— Надо же, — повторяла Анна. — Надо же, встретились! Кто бы мог подумать! Николай, улыбаясь, пожимал плечами.

Перед этим они долго приглядывались друг к другу, потом Николай, не вытерпев, подошел и спросил: «Вы не такая ли?» — «Такая, — ответила она, — а вы откуда меня знаете?» — «А я вот такой, если вы такого помните, ведь столько лет прошло». — «Ой, — спохватилась она, — а я уж и узнала, спросила и сразу узнала, вы еще и ответить не успели, а я уж узнала». Она подала ему руку. «Надо же, — удивленно сказала она, — надо же, встретились, чего только не бывает на свете! Кто бы мог подумать!»

Зазвонил звонок, созывая людей в зал, но это был только первый звонок, и они, казалось, не услышали его.

«Вы все там же живете?» — спросил он. «Там же, — ответила она, — никуда и не трогалась, а теперь уж и трогаться поздно. А вы где?» — «А я вот там — как с войны пришел, так и туда, уж больше двадцати лет прошло». — «Я и не знала, — сказала она, — в одной области живем, а я и не знала».

Звонок зазвонил во второй раз, и она, улыбаясь, оглянулась на зал. Теперь уже надо было идти. После перерыва свободных мест в зале стало больше, и они сели в последнем ряду, где можно поговорить. Сразу же опять начались выступления — это было областное совещание передовиков сельского хозяйства, на которое он приехал с одного конца области, а она с другого, и без него, без этого совещания, едва ли им пришлось бы встретиться.

Они стали слушать выступавшего, но слушать его было неинтересно, и они просто смотрели, как он говорит. Потом Николай не вытерпел и взглянул сбоку на Анну, на ее лицо, и она, чувствуя, что он на нее смотрит, обернулась к нему и улыбнулась настороженной, готовой в любое мгновение разгладиться на лице улыбкой, почти полуулыбкой.

— Бормочет, бормочет, а чего бормочет, непонятно, — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

— Ага, — согласилась она. — Чего уж они не подыскали, кто голосом посильней. Вот наш председатель заговорит, так хочешь не хочешь, а будешь слушать — будто гром гремит.

Склонившись, они облегченно засмеялись.

— У вас все колхоз? — спросил он.

— Колхоз. Года три назад говорили, что совхоз сделают, а потом, видать, передумали — молчат.

— А ты где работаешь? — Он перешел на «ты».

— Дояркой. Давно уж, скоро пятнадцать лет исполнится.

В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.

— Ты в гостинице остановилась? — спросил Николай.

— Нет, — оглядываясь на президиум, зашептала Анна. — У меня тут тетка живет, я у нее.

Он засмеялся.

— Да ты не бойся.

— Ругаются, — смущенно сказала Анна. — А ты где, в гостинице?

— Там.

Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:

— Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.

— А зачем? — осторожно спросила она.

— Поговорим — как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.

— Не знаю.

— А чего тут знать?

— Не знаю, что и делать.

— Да ты какая-то дикая стала! — удивился он. — Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.

— Не подначивай, — сказала она. — Поеду, так и быть. Ты меня не съешь.

— Понятно, не съем.

В перерыве они оделись и вышли. На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, наступившая за те несколько часов, пока они сидели на совещании, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. Люди туда и обратно шли одинаково не спеша, отдыхая от морозов и постоянной зимней спешки. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. Машины двигались почти бесшумно, и потому казалось, что они движутся медленно и осторожно.

Николай и Анна сели в автобус, можно сказать, не сели, а стали: свободных мест не было, и им пришлось стоять. Анна, пригибаясь, то и дело заглядывала в окно на мелькающую улицу — отсюда, из автобуса, она выглядела сверкающей и оживленной.

— Садись. — Николай легонько подтолкнул Анну к сиденью, с которого поднялась женщина.

— Да я постою, — стала отказываться она. — Ты говоришь, тут недалеко, можно и постоять.

— Садись, садись, не строй из себя молоденькую.

Она села и, обернувшись к нему, хохотнула:

— Ишь, кавалер!

— А что? — Он подмигнул ей. — Может, скажешь, что я в молодости был плохой кавалер?

— Не знаю, — хитро поглядывая на него снизу, сказала она.

— Ты-то должна помнить.

— Не помню.

Он не стал продолжать ее игру и сказал свое:

— Мы и теперь с тобой не старики.

— К тому дело идет — чего уж там! Мне через два года пятьдесят будет, отжила свое.

— А у меня все пятьдесят со мной, ни один не потерялся, и то не жалуюсь, — бодро сказал он. — Нам с тобой по пять раз еще можно жениться да замуж выходить.

— Ну уж. Ты скажешь.

— А что? Точно.

Автобус тряхнуло, и Николай невольно схватил Анну за плечи, но руку убрал не сразу. Анна съежилась, ожидающе обернулась к нему.

— Испугалась?

— Да нет. Какие тут страхи?

— Поднимайся, — сказал он. — Сейчас нам выходить.

На улице уже совсем стемнело, и только от выпавшего снега, еще теплого и белого, шло вверх ровное голубоватое свечение. Казалось, стало еще теплее, почему-то верилось, что эта зимняя благодать наступила неспроста, что она каким-то образом связана с их встречей.

Они шли к гостинице молча. У широких освещенных окон кружились снежинки. Анна, улыбаясь, одной ногой загребала снег, оставляя за собой извилистую полосу. Николай смотрел на нее и добродушно ухмылялся. У дверей Анна остановилась и серьезно сказала:

— Страшно.

— Проходи, проходи — чего тут страшного?

— Скажут: ты ему не сестра, не жена — зачем идешь?

— Вот увидишь, никто ничего не скажет. Проходи.

Они поднялись на второй этаж, по длинному и узкому коридору прошли в самый конец. Анна, оглядываясь, бежала впереди. Пока Николай открывал свой номер, она прижалась к стене. Он распахнул перед ней дверь.

— Вот здесь я и проживаю.

— Ты смотри! — удивилась она, щурясь от яркого света. — У тебя тут как у министра какого.

Он, довольный, засмеялся.

— Нет, правда. Я в таких и не бывала ни разу. Телефон, шторы, кресло. Неужели ты тут один и живешь?

— Один.

Все еще удивляясь, она покачала головой.

— Ты раздевайся, — сказал Николай. — Я сейчас.

Он куда-то ушел. Анна сняла пальто, осматриваясь, присела у стола, но сразу же поднялась и подошла к окну. Окно выходило во двор, не забитый ни ящиками, ни бочками, в нем лежал непримятый, как на поляне, снег. Она долго смотрела на снег, потом отвернулась от окна, увидела рядом с собой телефон и бережно погладила сверху его изогнутую, как скобка, зеленую трубку.

За дверью послышались шаги; Анна испугалась и торопливо присела в кресло. Пришел Николай. Шумно дыша, он поставил на стол две бутылки вина, стал доставать свертки.

— Это еще зачем? — нарочито удивилась Анна.

— Гулять будем, Анна.

— Ты с ума сошел!

Он весело хмыкнул:

— Вот и ты скорей сходи, чтобы вместе.

— Но куда же столько вина — ты подумай!

— Пригодится.

Она со страхом и любопытством смотрела, как он режет хлеб и колбасу, открывает бутылки и банки, но страх уже проходил. Она улыбнулась, спохватившись, погасила улыбку, но сразу же улыбнулась снова и с вызовом спросила:

— Значит, гулять будем?

— Гулять, Анна, гулять.

— А, — она махнула рукой, — давай. Говорят, один раз живем.

— Вот это правильно, это по-нашему.

Он разлил в стаканы вино, потирая руки, оглядел стол.

— Как будто все. Ну, давай поближе, Анна. Давай за встречу. Поднимай. Столько лет не видались.

— За встречу, — повторила она.

Они чокнулись и выпили. Анна закрыла глаза, потом осторожно открыла их, опустила стакан на стол. Николай снова потянулся за бутылкой. Анна попыталась его удержать, но он отвел ее руку.

— Ты меня, может, споить задумал? — спросила она.

Он засмеялся.

— Надо же мне когда-то отомстить за старое.

— За какое старое?

— За то, что ты не пошла за меня замуж. Забыла уже?

— Может, и помню, может, и нет.

— А то я могу напомнить.

Он обиженно умолк. Она подняла на него глаза и сразу же опустила их. Обоим стало неловко.

— Давай выпьем, — сказал он. — запьем все, что было. Давай гулять, и дело с концом.

— Давай гулять, — согласилась она и подняла стакан. — Я хочу выпить за тебя, за то, что ты живой, здоровый.

— Спасибо.

— И за то, чтобы у тебя и дальше все ладно было.

О чем-то задумавшись, она держала стакан в руках. Он кашлянул. Она спохватилась и торопливо выпила, глядя на него.

— Я не спросила тебя, — сказала она, — ты-то теперь кем работаешь?

— Я механик на отделении.

— Ишь ты, и правда начальник.

— Самый главный, — отшутился он.

— А я доярка, скоро уж пятнадцать лет будет, как на ферме. Ничего, привыкла, будто так и надо.

— Ты замуж-то выходила после войны или нет? — спросил он.

— Выходила, — ответила она и замолчала, задумчиво ссутулившись над столом, потом выпрямилась и стала рассказывать: — Ты его не знал, он приезжий был. Я его, можно сказать, пожалела, он инвалид, с одной ногой ходил, пожалела и взяла к себе в дом. А потом тысячу раз покаялась. Сначала все ничего было, пока не пил, а потом запил. — Она вздохнула и отставила от себя стакан. — А напьется — известное дело, скандалы, лезет драться. Ревновать меня вздумал. Да разве мне до мужиков было? День и ночь работала — сам знаешь, времечко тогда не сладкое стояло — давай и давай. Какие уж тут мужики — придешь без рук, без ног, а утром опять иди. Ну да ладно, чего уж теперь об этом…

— Рассказывай, рассказывай!

— Мальчишку невзлюбил, — вспомнила она. — Того, от Ивана, а с ним у меня не было ребят. И то ему неладно, и другое неладно. Измотал всю. Я как дура терпела, думала, может, наладится — нет, дальше хуже, дальше хуже. Сколько можно терпеть? Раз поднялся он на меня, я и не вытерпела. Чем такой мужик, уж лучше без мужика жить, правда?

Николай не ответил.

— Спокойней, — сказала она. — И вот с той поры я одна. Сватались ко мне, да я уж больше не стала судьбу пытать — хватит. Два мужика было, а по-доброму одного надо. Уж если сразу не повезет, то потом и не жди, чтоб повезло. А я и одна неплохо живу, сама себе хозяйка, ни попреков тебе, ни побоев. Никто обо мне худого слова не скажет, как я жила. Парня вырастила, он теперь уж взрослый, в прошлом году женился. Ну вот, всю жизнь я тебе рассказала.

— И правильно сделала, что рассказала.

— Ой, а я уж пьяненькая-пьяненькая стала. — Анна зажмурилась и, улыбаясь, замотала головой. — Чего доброго, упаду тут у тебя. Я ведь не часто пью, разве что по праздникам. Соберемся с бабами, поплачем, песни попоем — все вместе. Ты-то как? — спросила она. — Я болтаю, болтаю, тебе и слова не даю сказать. Семейный или, может, в холостяках ходишь?

— Семейный. Куда от этого денешься?

— А баба-то здешняя?

— Нет, я ее с Украины привез.

— Смотри-ка ты! Здешние, выходит, не по вкусу пришлись?

Он сказал, глядя ей в глаза:

— Была одна, которая пришлась по вкусу, да она мне отказала.

— Ладно тебе. Чего уж теперь об этом говорить?

— К слову пришлось, вот и сказал.

— Все сердишься на меня?

— Нет — зачем? Вот еще не хватало мне — сердиться на тебя!

— Сам видишь, как у меня все получилось, — сказала она.

— Вижу.

— Ну вот.

Они замолчали. Анна, помаргивая, зачем-то еще раз оглядела комнату, потом положила ладони себе на лоб, опустила голову.

Николай тронул ее за плечо.

— Ну, чего ты?

— А? — Она подняла голову. — Так просто. Чего-то нашло.

Он придвинул свой стул поближе к ней.

— Коля, — сказала она, — наливай, а. Давай вспомянем с тобой Ивана.

Он смотрел на нее, словно решая, наливать или нет. Потом все-таки налил.

— Чокаться нельзя, — предупредила она и залпом выпила.

Они немного помолчали — ровно столько, сколько полагается в таких случаях молчать.

— Хороший он был, — чуть слышно сказала потом она. — Я его до самой смерти помнить буду.

— Мне как написали про него, я с неделю сам не свой ходил, — отозвался Николай. — Мы с ним были самые лучшие товарищи, ты же знаешь. Даже когда вы сошлись, я на него не злился. На тебя злился, а на него нет.

— Мы как голубки жили, — сказала она. — Не знаю, как бы дальше было, но пока его не забрали, мы весь год жили, честное слово, как голубки.

— Вы хорошо жили, я помню.

— Я при нем ни на кого и глядеть не хотела.

— И меня ты не любила, — сказал Николай.

Анна недоуменно взглянула на него.

— Не надо, — попросила она. — Зачем ты это? Ты же знаешь, я тебя до него любила, я и замуж за тебя собиралась. А тут он. Ты не сердись на меня.

— Чего мне теперь на тебя сердиться?

— Не сердись, не надо. Я ведь не со зла.

— Хватит тебе.

— Больше не буду, — покорно согласилась она и вдруг засмеялась, прикрывая рот рукой. — Мой-то инвалид, — сквозь смех сказала она, — ну, с которым я жила, он меня и к Ивану ревновал. — Она перестала смеяться. — К убитому. Вот чума!

— А ты все такая же, как была, — сказал Николай. — Постарела, а характер такой же.

— А что?

— Да так, ничего.

— К чему ты это сказал-то?

— К тому, что я бы на тебе и сейчас женился.

— А давай. — Она выдержала его взгляд. — Я согласна.

— Давай.

— Не возьмешь, — задумчиво произнесла она. — Я-то пойду, да ты не возьмешь. Вот и считай, что мы с тобой теперь расквитались.

— Возьму, — сказал он. — Хоть сегодня.

— Сегодня-то возьмешь, — усмехнулась она. — На ночь возьмешь, а завтра выгонишь. Не знаю я, что ли? Нет уж, не перепадет тебе.

— Смотри-ка, какая ты!

— А вот такая. Какая есть, такая и есть. Пьяная я, — прикрывая глаза, сказала она. — Пьяная-пьяная. Видел бы меня сейчас Иван, уж он бы мне за-да-ал.

— Чего это ты все Иван да Иван? Ивана теперь не воротишь, а легче тебе от этого не станет.

— И правда, чего это я все Иван да Иван? Ты не сердись на меня.

— Да дело не в этом, — с досадой ответил он.

— Я какая-то ненормальная стала. То кажется, все хорошо, все ладно, а то вдруг вспомню про судьбу свою, и плачу и плачу. Проплачусь — опять все хорошо. Живу, будто меня через день в воду окунают, а через день выставляют на солнышко сушиться. А теперь думаю: жизнь моя прошла, плохо ли, хорошо ли, а прошла, и ждать больше особенно нечего. Раньше было страшно о таком подумать, а теперь ничего, привыкаю, привыкла уж, считай. Так-то лучше. Хвастаться мне в своей жизни нечем, а жаловаться тоже не хочу и мачехой называть ее не стану. Что было — все мое.

— А если бы ты вышла за меня? — все-таки спросил он.

Она замерла, словно прислушиваясь к себе, неопределенно пожала плечами.

— Не знаю, Николай. Не могу загадывать. Ты вот живой, здоровый. — Она протянула руку и дотянулась до его плеча. — Ничего не знаю, Коля. Наверно, мы с тобой бы так и жили. Зачем теперь об этом говорить?

— Ты хоть вспоминала меня?

— Я все больше Ивана вспоминала. Ты не сердись, он муж мне. Может, теперь буду вспоминать, после сегодняшнего.

— Тут пока нечего и вспоминать.

— Как же! Я ведь рада, что встретила тебя. Не чужие.

— Когда-то обнимались по задворкам, — сказал он.

— Было. — Она смутилась, но вспоминать об этом ей, видно, было приятно. — Что было, то было. Не один раз до петухов простаивали. А утром…

Она умолкла. Дверь неожиданно открылась, в нее просунулась чья-то голова, что-то пролепетала и так же неожиданно исчезла.

— Вот заполошный, — засмеялась Анна.

— Эти заполошные мне надоели, — сказал Николай. — Утром один чуть свет в дверь забарабанил, я открываю, а он: «Извините, ошибся». Не смотрят и лезут.

Он снова налил.

— Давай еще по одной, тут уж немного осталось.

— Ну, мы с тобой за-гу-ля-ли. — Анна взяла стакан обеими руками и потянулась чокаться. — Прямо дым коромыслом.

— Нам с тобой можно. Мы с тобой полжизни не видались, теперь нам все можно.

— Полжизни не видались, — повторила она, удивляясь. — Надо же! И все-таки встретились. И ты меня первый узнал. Запомнил все-таки, а?

— Эх, Нюрка, Нюрка!

— Ну, чего Нюрка? — с вызовом спросила она.

— Хорошая ты баба.

— А чего во мне хорошего? Баба как баба. Таких много.

— А может, ты мне одна такая нужна?

— Как же — нужна стала! — Она хохотнула и погрозила ему пальцем. — Я пьяная-то пьяная, да все равно еще не опьянела. Не мылься — мыться не будешь.

— Вот как?

— Ага, вот так.

Он поднялся и закрыл изнутри дверь на ключ.

— Зачем закрылся? — спокойно спросила она.

— Чтобы зря не лезли все подряд. Надоели.

— Хитри, хитри. Ишь, гусь.

Он подошел, обнял сзади за плечи. Она обернулась.

— Поиграть решил?

— Ну, решил.

— Давай поиграем, — сказала она. — Давно я с мужиками не играла.

— Не боишься?

— А чего мне бояться?

Прищурившись, они смотрели друг другу в глаза.

— Ну, так пойдешь за меня замуж? — спросил он.

— Ишь, прыткий какой! — Анна засмеялась. — Замуж… Его дома жена ждет, а он тут еще одну сватает. Уж хоть не говорил бы «замуж», как-нибудь по-другому говорил бы. Я же тебе сказала: не мылься — мыться не будешь.

— Это мы еще посмотрим.

— Нечего и смотреть.

— Чего это ты такая? — сказал он, начиная сердиться.

Она засмеялась.

— Я же тебе говорю: тебя дома жена ждет, а ты тут…

— А тебя-то дома кто ждет?

— Никто не ждет, — присмирела она. — Это правда. Был бы Иван…

— Иван, Иван, — опять перебил он ее. — Заладила одно по одному. Если на то пошло — Иван тоже не святой был. Вы уж вместе жили, а мы с ним сколько раз к девкам бегали.

От неожиданности она сморщилась и неловко улыбнулась.

— Врешь ты, — недоверчиво сказала она.

— Для чего бы я стал врать — сама подумай!

— Врешь ты, Николай, — повторила она, вглядываясь в него.

Он замялся.

— Не надо бы мне говорить об этом, да уж сказал. Ивана в живых больше двадцати лет нету, не будешь же ты теперь ревновать его?

— Вот еще!

Она убрала руки со стола на колени и подались вперед, будто что-то рассматривала на столе и никак не могла рассмотреть. Он тревожно наблюдал за ней. Она не двигалась, только чуть-чуть шевелились брови — казалось, она силится поднять глаза и не может.

— Анна! — окликнул он.

Она очнулась.

— А, пускай, — сказала она. — Мне наплевать — так или не так! — Она увидела в стаканах вино и обрадовалась. — Да ведь мы с тобой не выпили. Как же это мы, а?

Не дожидаясь его, она залпом выпила, с размаху поставила стакан на стол и опять замерла.

— Вот гад! — сказала потом она и с горькой улыбкой покачала головой. — А я знать не знала. Вот гад так гад!

— Чего это ты?

— А, ничего. Вспомнила тут одно дело. — Анна нервно и громко засмеялась. — Значит, говоришь, женишься на мне? Или раздумал уж? Смотри, а то я правда пойду.

Он не ответил.

Она засмеялась еще громче.

— Вот жених! Женюсь, женюсь, а сам в кусты. А я-то обрадовалась.

И сразу же затихла.

— Хорошо мы с тобой погуляли, — протянула она, опустив голову, — Хо-ро-шо. И разговор был интересный. Про войну, про баб, про мужиков, про девок. — Она коротко хохотнула. — Все интересное друг другу рассказали. — Помолчала. — Ивана помянули. Сначала помянули, потом вспомнили. — Еще помолчала. — Вот гад, а!

— Послушай. — Николай поднялся и подошел к ней вплотную. — Я ведь выдумал это про Ивана. Обидно мне стало, что ты все про него да про него, я и ляпнул. Хотел тебя раззадорить. Не было ничего такого.

— Врешь ты, — устало отозвалась она.

— Да не вру я.

— Врешь. Я же вижу, что теперь врешь, а не тогда. Пожалеть меня решил. Не надо меня жалеть. — Она тяжело вздохнула. — Чего ему надо было? Обидно. Если бы это инвалид мой сделал — не обидно, ни одна жилка бы не дрогнула. А тут обидно. Обидел он меня, нельзя так.

Она заплакала — без слез, трудно-трудно, с глухими всхлипами, похожими на стоны, не закрывая лица.

Николай, всасываясь губами в папиросу, жадно курил.

Анна успокоилась скоро, только долго еще вздрагивала всем телом. Лицо ее было сухо, но она все равно пошла в ванную и умылась. Двигалась она медленно, осторожными шагами, словно все время боялась упасть.

Друг на друга они старались не смотреть.

Она вышла из ванной, постояла возле стола и виновато сказала:

— Напилась я тут у тебя.

Он взглянул на нее как-то воровато, исподтишка и ничего не ответил.

— Пойду я, — сказала она.

— Подожди, — попросил он. — Посиди еще пять минут. Просто так посиди.

Она села на краешек своего стула. Они молчали. Прошло пять минут, пошли еще минуты. Она поднялась:

— Надо идти.

Он тоже стал одеваться, чтобы проводить ее.

…Они ехали в трамвае. Это был тот час, когда влюбленные провожают своих подруг домой. Николай и Анна сидели, прижавшись друг к другу, он держал ее руку в своей руке.

Влюбленные с любопытством поглядывали на них и посмеивались.