Был, как ни пошло это звучит, самый обычный июньский день. Небо темнело с востока, обещая к вечеру грозу, тополиный пух усыпал собой все, что мог, вплоть до подъездов и дамских сумочек, у метро лениво валялись бродячие псы, одуревшие от жары. Гудели автомобили, звенели трамваи, ругались торговки на рынках и нищие в переходах — все как всегда…

Ниночка ворвалась в квартиру запыхавшись — «Будто с собственной свадьбы сбежала», — прокомментировала мама.

— Будешь ехидничать — старой девой останусь, — отмахнулась блудная дочь и, сбросив босоножки в прихожей, поспешила к себе. «Ушки мои, усики, как же я опаздываю, — ОН будет ждать меня через час с четвертью, а я еще не одета…» Сначала десять минут на раскопки в шкафу — на синей юбке пятно, любимая рубашка уже несвежая, в черной блузе я выгляжу не меньше, чем на двадцать пять — ужас-то какой!, пожалуй, оливково-желтый лучше — и лифчик под цвет и трусики новые и… В душ немедля!

Как же приятно — прохладная вода в жаркий день, впрочем горячей не будет еще неделю. Гельчик — с лавандой? с эвкалиптом? с магнолией! Хочу ли я, могу ли я? Ниночка с наслаждением отряхнулась, как кошка после купания, оглядела себя — на животе складочка, пятки жесткие, подмышки — вот раззява — третий день, как небритые…

— Ниночка, тебя к телефону! — крикнула из-за двери мама. «Неужели ОН? Вдруг не сможет? Он так занят, бедненький! (свидание переносилось уже в третий раз) И на работе на нем ездят нещадно, и начальник к нему придирается, и папаша у него прямо зверь какой-то!» — мерзкое полотенце свалилось. — Нет, мама, ни капельки не похудела. — Але, Саша?! Ну, что опять стряслось…

Олька всегда умела выбирать момент для звонка — и хорошо, если ей требовалось поговорить в середине показа любимой Ниночкиной мелодрамы. А на прошлой неделе… Но не будем о грустном — милой сумасбродной Оленьке всего лишь предложили сходить на кельтский фестиваль — просто шик и никакой попсни, представляешь! — и она не знала, стоит ли современной девушке самой платить за билет. Ох, беда, беда, огорчение.

— Слушай, ну предложи сама! Денег нет — ну, у Ленки займи. Да, я тоже могу. Когда? Ах, послезавтра? Слушай, перезвони вечером, я опаздываю. Кто? Да врешь, небось!

Обсудив подробности последнего романа первой красавицы курса, Ниночка взглянула на часы — до времени Х оставалось ровно полчаса — то есть, если выйти сию секунду, с Профсоюзки до Универа успеваешь впритык. Так, ключ на старт! Тени — черт с ними, тушью по ресницам — опять размазался левый глаз, сейчас… вот!, помаду, нет, не эту… Дезик, духи, причешусь в вагоне, деньги, часы, ключи, книжка, нет — ОН будет сердиться, что читаю в метро и порчу зрение, курить неделю как бросила… а жаль… босоножки, маму в щечку — и вперед!

Ниночка вихрем пронеслась по переулку, мимоходом показав язык наглому «Мерседесу», попытавшемуся наехать из подворотни, поскользнулась на ступеньках в переходе, чуть не грохнулась в объятия толстой дамы в ядовито-сиреневом платье — Ой, извините пожалуйста! (Ну и духи! А декольте-то — грудинка вяленая одна штука!), махнула контролерше студенческим, вскочила в вагон, отобрала у жадных дверей прищемленный рюкзачок… Уфф! Опаздываю минут на двадцать.

Мерзкий переход на Парке Культуры, эскалатор ползет, как… приличные девушки так не выражаются, не менее мерзкий долгий перегон от Спортивной, какой-то старый хрыч пялится на коленки — дались им всем мои ноги, уже и юбку короткую не надеть — ЕМУ смотреть можно, а от прочих хоть скафандр напяливай! Приехали. Где же ты, солнышко мое?

В центре зала Саши не было. Ниночка обошла всю станцию и встала у колонны, опершись спиной о приятно прохладный камень. Может ОН наверху? Или опять на работе задержался? Нет, когда поженимся, точно пойду работать — нельзя же ЕМУ, гениальному программисту с великим будущим, так себя изводить. Сейчас погуляем по парку, ОН будет смотреть мне в глаза — нежно и трепетно, целовать меня — не секретаршу какую-нибудь из конторы, не вертихвостку с курса — меня! Прижмется к груди щекой — жесткой, колючей — вот оно, счастье. Может даже… Спеши, милый, будь как серна, как олень на горах бальзамических! А милый Саша допивал свое пиво у метро «Войковская». Скрюченная бабушка шаркала вокруг него в ожидании пустой бутылки. Время тянулось шагреневой кожей — не далее, чем вчера Лариса из отдела маркетинга весьма недвусмысленно намекнула ему на совместную поездку за город с распитием «Мукузани», купанием в близтекущей реке и прочим… Значит, с Ниночкой придется расстаться — Саша всегда гордился своей порядочностью и полагал нечестным пудрить мозги юной студентке. Хватит, пора!

Саша взглянул на часы, в глубине души надеясь, что Ниночка все поймет и его не дождется, вручил пустую бутылку бабушке и решительно шагнул в стеклянную дверь с надписью «Выхода нет»… «Все отойдите от края платформы! На прибывающий поезд посадки нет!» Господи, уже половина, а ОН не пришел! Может, случилось что… В воображении Ниночки пронеслась ужасная картина — возлюбленный, распростертый под наглым «Мерседесом»; рука торчащая из-под колеса — за три недели романа она изучила каждый бугорок узловатых пальцев с нестриженными ногтями; гордая голова бессильно откинута, и только имя ее срывается с побледневших уст… Чушь какая!

Ниночка переступила с ноги на ногу. Стоять столбом и даже без книжки было неприятно. Люди бегают, суетятся, опять же пялятся всякие, будто женщин в глаза не видели. Ниночка отвернулась от противного мужика в костюме цвета бильярдного сукна — даже смотреть на него было жарко — и от скуки стала разглядывать проходящих.

…Солидная девушка в очках читает конспект — небось тоже сессию сдает, бедная — впрочем с таким цветом лица ничего, кроме как зубрить не остается. Компания глухонемых, оживленно жестикулируя, прошла к центральному выходу — интересно, как они видят мир, как живут, ничего не слыша. Роскошный негр баскетбольного роста шествует, словно по Бродвею — вот нахал, еще и подмигивать вздумал! Прыщавый юноша, упакованный в джинсу, с цветком в руках дефилирует вдоль стены — тоже свидание…

А Саши нет. Как всегда. Я его, конечно, очень люблю, но сколько можно динамить? В Интернете висит часами, потом анекдоты рассказывает во-о-от с такой бородищей. Отрастит себе мозоль на седалище — будет знать.

…В парке-то сейчас как хорошо! Травка мягкая, земля теплая, сирень доцветает, листья шумят. Благодать. Забрести в рощицу сосновую у родника, сесть на бревнышке, в небо смотреть, думать монологи о вечном… А я тут торчу — дура-дурой…

Ниночка зевнула, оглянулась, оперлась поудобнее о колонну — уже тридцать семь минут, а Сашки нет. «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Белорусская!» Саша непроизвольно дернулся. Это ж надо — чуть не проспал, впрочем и немудрено по жаре. Сейчас на кольцо, потом до Парка Культуры, духота, давка, мрак сплошной. И все из-за телки какой-то. Лариса, нет Лара — человек обстоятельный, солидный, все при ней, а Ниночка — он произнес про себя имя, растягивая его, будто пробуя на вкус — Ни-и-иночка — пустышка полная. Только и знает хиханьки да хаханьки, Булгаков да Пелевин. Дуться будет сначала за опоздание, потом смотреть этими своими спаниэльими глазками снизу вверх — приятно конечно, но задолбало. Еще разревется, когда скажу. Наверх ее, что ли, сначала вывести — вроде в парк собирались, поцеловать на прощание — а целуется она классно — и чао-какао. Excuse me, baby!

Саша встал неторопливо, покосился на тоненькую вьетнамку напротив — симпатичная куколка, грудку бы ей побольше, — и стал протискиваться к выходу. Сорок семь минут. Может, часы врут? Вроде с утра правильно показывали… — Ниночка прошлась до конца платформы, взглянула на электронное табло — сорок восемь минут.

И где его, спрашивается, черти носят? Говорила мне Олька — не вяжись с компьютерщиками. Только где приличной девушке найти другого? Не с новым русским же роман крутить. В натуре, блин. Светка вон доездилась на «Кадиллаке» до аборта — и фирма у мужика своя, и на Канары катается, а на врача по всем подружкам деньги занимала. Нет, так жить нельзя. Сашка — он, конечно и экономный и э… разговорчивый, зато влюблен по уши и такой старомодный — хоть вешайся на первом суку. Шли бы вы отсюда, девочки, сказал Штирлиц. Штирлиц… А хайры нечесаные — ведьма ведьмой.

Ниночка добыла из недр рюкзачка щетку и стала демонстративно приводить в порядок волосы, не обращая внимание на толпу. Люди оглядывались, впрочем было на что. Роскошная копна вьющихся темно-рыжих волос служила предметом законной Ниночкиной гордости, и если бы царица Савская жила в квартире напротив, Ниночка бы, наверное, каждое утро заплетала бы у окна толстые косы, согласно совету О`Генри…

Тьфу, зараза!!! Щетка зацепилась за дешевенькое гематитовое ожерелье — первый (и единственный) Сашин подарок. Хрусть — и пополам! Металлически-серые бусинки раскатились по гладкому полу. Только бы не разреветься — тушь паршивая — только бы не разреветься. Ниночка неловко присела на корточки (а вы пробовали когда-нибудь сидеть на корточках в босоножках с шестисантиметровым каблучком-шпилькой?) и стала собирать урожай, уворачиваясь попутно от чьих-то ног. Еще одна, вот у стенки…

— Девушка, Вам помочь? — и кто-то протянул Ниночке бусину, удивительно одинокую на большой ладони.

Ниночка подняла глаза и обмерла на месте — таких парней она видела только в кино, и то редко. Блондин, чуть выше среднего роста, волосы собраны в элегантный хвост, на голове стетсон — черный кожаный стетсон, впрочем незнакомец был затянут в кожу с ног до головы — роскошная косуха с наборным металлическим поясом, шнурованные по бокам штаны, казаки с серебряными звездами на носках — полжизни за такие казаки! — часы на широченном ремешке с четырьмя — кажется, каждая царапинка видна на них — клепками, черный шелковый платок на шее, мягкая бородка, легкий загар, выступающие скулы, синие — ой, держите меня, девки! — настоящие синие глаза.

— Н-нет, вроде все. (Что бы сказать такое, что б не сбежал!) Я уже сама собрала.

— Вы кого-то ждете?

— Да, у меня встреча с молодым человеком. (Да тебя, тебя конечно! Бог ты мой, какие ресницы!)

— Тогда, извините. До свидания, — и прекрасный блондин растворился в толпе.

В первый раз за двадцать лет своей жизни Ниночка пожалела о невозможности укусить себя за локоть. Ну, появись Сашенька…… На эскалаторе вроде прохладнее. Долгий подъем — время для размышлений. Через пятнадцать минут — на Универе, если Ниночка дождалась… Если нет — еще пивка и домой. Нет, все-таки я везунчик. У Лары — карьера, а я месяц как в фирме. Серега, конечно, говорил… От зависти наверное. Впрочем, Ниночке моей… бывшей он тоже завидовал. Ножки у нее все-таки ничего себе. Может зря я так сразу? Опять же денег не просит, замуж не лезет… Нет, нехорошо. Решил так решил. За двумя девками погонишься… Кстати, у Сереги фотки новые на сайте — сходить, глянуть… Куда прешь, ламер! Чего? Спокойно, Саша. Спокойно. Выяснять отношения путем мордобоя — чревато боком. Кстати… Нет, вопроса о беременности даже не валялось. Успел!

Саша втиснулся в угол сиденья, прикрыл глаза и стал думать: что же он скажет Ниночке и что она ему ответит, а будет реветь — и говорить не буду, хотя через месячишко можно и звякнуть… Ровно! Ниночка уже не стояла — она металась по станции подобно разъяренной тигрице. Вот паразит! Вот скотина-то! Люди кругом гуляют, мороженое едят, целуются… С блондинами в черной коже. Чтоб ему пусто было! Ну разве можно быть такой идиоткой?! Мужики козлы, а бабы — зоофилки. Ботаник недоделанный, еще замуж за него собиралась! Стервь, вот он кто. Ящерица в очках! Да провались ты пропадом со своим Интернетом! Попадись на глаза мне еще раз — изуродую, как бог черепаху! Нет, надо же так жестоко обмануться в лучших чувствах, блин! Вот напьюсь с горя джину с тоником — будет знать… Что Вы хотели? ЧТО?!

Давешний прыщавый юноша в джинсе мялся перед Ниночкой, не поднимая глаз:

— Вот, понимаете, ко мне девушка не пришла, а розу жалко. Вы тут тоже давно стоите, грустная такая. Возьмите! — юноша сунул ей в руки цветок и поспешно смылся.

Ниночка, офигев на мгновение, посмотрела на подарок — так не бывает. Просто не может быть. Ей редко дарили цветы, причем как правило такие чахлые тепличные гвоздики цвета крови с молоком, что ставить их в вазу казалось надругательством над благородным фарфором. А эта роза — даже в цветочном киоске, где Ниночка подрабатывала в прошлое лето, такие красавицы попадались раза два, не больше. Огромная — с два кулачка — чаша благородного, чистого алого тона, густо-зеленые листья, красноватые на кончиках шипы, гордый стебель — достойный пьедестал для цветка! А запах… Ниночка потерлась лицом о бархатистые лепестки, вдыхая божественный аромат. Какая прелесть… Нет, для посрамления царицы Савской не нужно даже распускать косы — увидев такую розу в руках у другой женщины, бедняжка Балкис просто лопнула бы на месте! Ниночка потянулась с наслаждением, расправила занемевшие плечики, горделиво — смотрите на меня, люди добрые! — огляделась вокруг… и увидела милого Сашу, будто в первый раз встретила.

Он разлаписто шел навстречу из дальнего края зала. Сутулый, полноватый, небритый. Ботинки нечищеные, джинсы нестиранные, волосы сальные висят. На плече облезлая сумка, лицо жеваное, глазки бегают тараканами из духовки… И ЭТО называется ОН! Ну, знаете ли!

— Здравствуй, дорогая, давно ждешь? — Саша потянулся поцеловать в щечку подругу.

— (Пивом вонючим несет изо рта! И зубы ему чинить надо! Верхние.) — Здравствуй, Саша. Давно хотела тебе сказать… — в глазах Ниночки вдруг заплясали бесята, губы растянулись в улыбке — очень нехорошей, надо сказать…

— Что, дорогая? (странная она сегодня, шальная… может ну ее, Лариску, вместе с загородом…)

— Давно хотела тебе сказать, милый Саша, — а шел бы ты к чертовой матери! — и Ниночка расхохоталась на весь перрон. Звонко, яростно и безмятежно, как смеялись королевы в лицо своим палачам, встряхивая распущенными кудрями.

— Но… Как же так?! Я ведь люблю тебя! Дорогая…

Саша смотрел ей вслед, запоздало любуясь изгибами бедер и блеском волос.

Ниночка шла к выходу, цокая каблучками, играя плечиками, улыбаясь на все метро. Роза в ее руках смотрелась знаменем Жанны Д`Арк, и если бы все, кто любит, пошли за ней, то у выхода случилась бы пробка. Но, слава богу, этого не произошло — не французская героиня, но простая студентка Ниночка поднялась по эскалатору вверх и затерялась в толпе троллейбусов и трамваев у простого метро «Университет», в самый обычный июньский день.