Наступило лето, и я повадился выходить на промысел в самые людные места, такие, как площадь Святого Сильвестра напротив центральной почты, площадь Колонны, улица Гамберо. На мне была очень легкая одежда из коричневой шерсти, под карманом я пришил себе число «7» (магическое число, приносящее как удачу, так и неудачу); полы одежды распахивались, как дверцы. Кроме того, я носил рубашку с расстегнутым воротником без галстука, на ногах у меня были полотняные туфли, потерявшие всякую форму. В общем, для своего рода занятий я имел очень характерный, подходящий вид. Я высматривал подходящего человека, и, увидев его, я подходил к нему и говорил: «Кого я вижу! Ты меня помнишь? Мы с тобой вместе служили в армии, забыл что-ли? В Брессаноне, мы с тобой еще были в офицерской столовой, помнишь?»

Чтобы понять, что я хочу сказать, нужно знать, что в течение минуты, максимум двух я должен был заставить человека узнать себя или, по крайней мере, допустить мысль, что я ему знаком, хотя он меня совершенно не знал. Если бы я сказал: «Ты помнишь то кафе?» или «Ты помнишь ту семью?», было бы очень просто ответить мне: «Нет, мы с вами не знакомы, ничего такого я не помню.» Но в армию служить ходят все, и известно, что легко забыть одного из тысячи, которые там служили. И действительно, посмотрев на меня, человек начинал что-то припоминать, а я тем временем наступал: «Хорошее было время… К сожалению, потом дела пошли плохо, если бы ты знал, сколько я всего пережил, и теперь, как видишь, остался без работы». Здесь он, или боясь выдать свою плохую память, или почувствовав сострадание ко мне, или просто-напросто спеша и не имея времени на воспоминания, лез в карман и давал мне те 300 или 500 лир, которые и были целью нашей встречи. Да, у мужчин добрые сердца, ни один из ста ни разу не сказал мне: «Пошел вон, я в первый раз тебя вижу». Это была очень удачная уловка, так как никому и в голову не приходило проверить достоверность моих слов, ведь я никогда не был ни в какой офицерской столовой и, тем более в армии, так как был сыном вдовы. Именно поэтому я и называл Брессаноне, очень далекий город, в котором мало кто бывал, так что, никто не мог бы разоблачить меня, даже если бы захотел.

Таким образом я и перебивался, и когда я говорю «перебивался», это значит, я мог поесть и заплатить за ночлег в своей каморке. Но иногда случаются вот такие неудачи. Однажды, как обычно, ближе к полудню во время своего промысла я увидел одного человека, который медленно-медленно прогуливался, останавливаясь у каждой витриныи разглядывая товары. Я подумал, что это как раз тот, кто мне нужен, так как он был единственным, кто шел не спеша по этой проходной улице. Сказано — сделано, я подхожу и останавливаю его со словами: «Кого я вижу! Помнишь? Офицерская столовая, Брессаноне». Пока я говорил, я разглядел его и понял свою ошибку, но было уже слишком поздно. Невозможно было понять, сколько ему лет, что-то между тридцатью и пятьюдесятью, у него было ехидное лицо, длинное и узкое, большую часть которого занимали нос и скулы, безобразно желтого цвета, с маленькими узкими глазками под покатым лбом и большим ртом с фиолетовыми губами. У него были оттопыренные уши, а волосы были такими короткими, что он был похож на еще не оперившегося цыпленка. Он был худым, даже очень худым, но носил пиджак огромного размера, двубортный, в крупную зеленую клетку, с зимней меховой подкладкой, набитый в плечах.

Вы видели когда-нибудь ящерицу, которая следит за мухой, не двигаясь, а потом одним движением ловит ее? С той же живостью обернулся и он, услышав мой голос. Он позволил мне высказаться до конца, после чего радостно воскликнул: «Конечно, конечно, я тебя помню. Как у тебя дела? Вот здорово!»

Это называется иметь присутствие духа. Если бы я его имел, я бы, наверное, извинился и под каким-нибудь предлогом ретировался. Именно это и надо было сделать. Но так как я сам привык видеть других смущенными, я подумал все, что угодно, только не то, что теперь я сам попал в ловушку этой самой смущенности. И я, как дурак, с растерянным видом ответил: «Да так себе». Потом скорее в силу привычки добавил: «Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить».

Но он, шустрый, как петух, тут же ответил: «Понимаю, понимаю, мне действительно интересно узнать, как у тебя дела, но пойдем лучше в бар, отметим нашу встречу». Он схватил меня своей рукой, как железным крючком, и, чуть ли не приподнимая меня, потащил в ближайший бар на улице Вите.

Пока он тащил меня в этот бар, он все время повторял: «Какая удачная встреча, как я рад тебя видеть», — своим холодным, напряженным, шипящим голосом, которым говорила бы змея, если бы могла говорить. Я разглядел его получше, он был в зимнем пиджаке в самом разгаре лета, как я уже сказал. Под этим пиджаком он носил тщательно выглаженные коричневые брюки, заштопанные в нескольких местах. Ботинки его были хорошо начищены, но они были на тонкой подошве, изношенные и облезлые. А потом я просто похолодел от того, что я увидел: он сделал одно движение, его пиджак в зеленую клетку приоткрылся, и я увидел, что под ним была не рубашка, а нагрудник с воротником, имитирующий рубашку, привязанный двумя шнурками. По обеим сторонам нагрудника виднелось желтоватое тело, он был похож на гусеницу. В общем, он был еще беднее меня, но другого типа: я — веселый, общительный, с доброжелательным лицом, он же был совсем другим.

Мы вошли в бар, он направился прямо к стойке, заказал два вермута и на одном дыхании произнес: «Офицерская столовая в Брессаноне, да, я помню. Красивый город, какая там прекрасная река, красивые улицы с аркадами. И к тому же, он находится рядом с Больцано, еще одним прекрасным городом. А в Брессаноне помнишь гостиницу Белая Лошадка, где подавали такой отличный кофе, и куда ходили все офицеры. И женщины туда заходили в поисках компании. Брессаноне, вокруг холмы с виноградниками, и это чудесное вино. Как оно называлось? А, да, терланское».

Бармен принес нам вермут. Он поднял бокал и произнес: «За встречу». Я не мог не выпить, хотя и плохо понимал, что это была за встреча. Он осушил свой стакан, и тут же направился к двери со словами: «Слушай, пора уже завтракать, давай позавтракаем вместе, ведь не каждый день случается встретить такого друга, как ты».

«Но я…», — я последовал за ним. Бармен, который все время наблюдал за нами, крикнул: «Эй, синьор, а за два вермута». Я хотел позвать его, чтобы он pасплатился, но он был уже на улице. Я достал деньги, заплатил и вышел. Он тут же вылез неизвестно откуда и снова схватил меня за руку: «Пошли, пошли, тут недалеко есть один хороший ресторанчик, идем».

В ресторане, в то время, как я с глупым видом пытался выкрутиться, говоря: «Я не голоден… И к тому же, у меня назначена встреча», — он развалился на стуле и с важным видом заказал довольно плотный завтрак, состоящим из запеченного барашка с макаронами. Он повернулся ко мне: «Помню я офицерскую столовую. Капитана Москитто помнишь? Который каждые выходные обязательно клеился к к какой-нибудь девице, все равно, красивой или нет. Да, капитан Москитто был Дон Жуаном, но ведь и ты тоже был не промах».

Тут я просто остолбенел. Он не только знал Брессаноне и местные гостиницы, кафе, улицы, реку, женщин и вино, но помнил также капитана Москитто и даже то, что я был Дон Жуаном. Теперь я чуть ли не восхищался им: он был сильным, очень сильным, намного сильнее, чем я думал.

Принесли макароны. Он взял их вилкой побольше и все проглотил, затем возобновил свою болтовню, веселую и коварную, казалось, что у него была какая-то машинка во рту: «Брессаноне, хорошее время… Однако ты, братец, очень нехорошо вел себя с Неллой, ты уж позволь мне сказать тебе это, прямо как настоящий римский хулиган. Просто отвратительно».

Я проворчал своим ртом, набитым макаронами: «Нелла… А это кто такая?»

Он усмехнулся: «Нет, дружок, не притворяйся, со мной это не пройдет. Так ты и остался безнаказанным. Эта девушка была просто сокровище: блондинка с голубыми глазами, с великолепной фигурой… Ты же, дружок, после того как прицелился, как говорил Москитто, и попал ей в сердце, бросил ее на произвол судьбы, даже Модуньо назвал тебя большим обманщиком.»

«Но кто такой Модуньо? И потом выбирай выражения», — перебил я его, надеясь поссориться. Но он знал свое дело: «Конечно большой обманщик, кто же ты еще?» Он засмеялся, налил себе стакан до краев, осушил его одним залпом, и набросился на барашка, которого перед ним поставил услужливый официант. «А ведь у тебя была еще и Пина, тоже замечательная девушка, брюнетка, и кто знает сколько у тебя их было еще, но все-таки Нелла не заслужила такого оскорбления… Она от горя хотела даже умереть, наглоталась снотворного, но ее спасли, и она связалась с этим типом… Как его… А, да, лейтенантом Тесситоре».

«Тесситоре?.. В первый раз слышу».

«Ну Тесситоре, этот странный тип, очень странный, вы двое, ты и Тесситоре из-за Неллы чуть не подрались… однажды вечером… около реки… было сыро… дождь накрапывал… вы должны были решить спор… Нелла смотрела с одной стороны, я с другой, потом кончилось тем, что она вернулась домой с тобой… мошенник…ты был очень виноват, ты приревновал Неллу, как только увидел, что она связалась с другим и, несмотря на это, тебе удалось отбить ее у Тесситоре. Да, ты был настоящим Дон Жуаном… Знаешь, что сказал майор Патерностро, когда ты ушел? ?Наконец-то он ушел, а то все женщины принадлежали ему?». Он расправился с барашком и снова рассмеялся от всей души. Хлопнув меня по спине, он спросил: «Но как же ты, все-таки, очаpовывал женщин, а?»

Я тоже доел барашка. И теперь, наверное, оттого что я поел, у меня появились силы, и я решил сказать ему правду. Я отстранился назад, сбpосив его руку, которой он обнимал меня за плечи, и произнес, глядя ему в глаза: «Ладно, шутки в сторону. Всякая хорошая игра длится недолго. Я ведь ни разу не был в Брессаноне».

«Ни разу не был в Брессаноне?»

«Нет, и никогда не знал ни Москитто, ни Модуньо, ни Тесситоре, ни Патерностро».

«Да что ты говоришь?»

«Правду. И я не Дон Жуан, хотя женщины мне тоже нравятся. У меня никогда не было ни Неллы, ни Пины. И вообще, я никогда не служил в армии, так как я сын вдовы, и поэтому меня освободили».

Он смотрел на меня своими змеиными глазками. И я снова подумал: «Он сильный, очень сильный, посмотрим, что он теперь придумает. Он как кот: всегда упадет на четыре лапы». Да, это ему отлично удалось. Не раздумывая ни секунды, он крикнул обиженным, твердым голосом: «Значит, ты врал мне!»

Я смутился и пробормотал: «Нет, просто я ошибся, я думал…»

«Как это ошибся? В первую очередь ты сказал, что был в Брессаноне, хотя ты там ни разу не был. Ты наврал мне, ты лгун, бродяга, мошенник».

«Поосторожнее, выбирай выражения».

«Ты мошенник и хотел обвести меня вокруг пальца. Пошел вон!».

«Но я…»

«Хватит! А я-то, согласился пойти с этим мошенником, жуликом, бродягой». Не переставая оскорблять меня, он встал и застегнул пиджак на своем нагруднике. Он добавил: «И не пытайся идти за мной, а то я позову полицию». Быстрый, как лань, он пpоскочил в дверь ресторана и исчез.

По правде говоря, хотя я и ожидал, что он хочет позавтракать за чужой счет, я не думал, что он это сделает так просто и так неожиданно. Он был сильный, очень сильный, намного сильнее меня. Я с грустью выгреб из кармана мелочь, которая у меня оставалась, и оплатил счет. На выходе кто-то спросил у меня: «Извините, вы не скажете…». Может быть, он хотел узнать время, а может быть, адрес. Но я тут же отрезал: «Я тебя не знаю, я никого не знаю». Он замер на месте, ошеломленный. Я убежал прочь.