Сударыня!

Память о вас всегда со мной, но это должно не столько доставлять вам удовольствие, сколько внушать ко мне жалость! Вообразите себе огонь, состоящий из воспламененного льда, который горит оттого, что его бьет дрожь, и горе заставляет его трепетать от радости, и страшнее смерти для него — исцеление от страданий. Вот во что я превращаюсь, говоря с вами. Я спрашивал у всех знакомых умников, что за хворь со мной приключилась; они ответствуют, что это Любовь. Но мне трудно поверить в их правоту, ведь в мои годы никто не страдает этим недугом. А они говорят, что Любовь — дитя, вот она и останавливает свой выбор на себе подобных; что детям невозможно играть с огнем и не обжечься, а грудь у них нежнее и чувствительнее, чем у взрослых. О Господи, если это правда, что же со мною будет? Я в этих делах совсем не искушен, я терпеть не могу лекарства, я обожаю бьющую меня руку, да притом хворь, напавшая на меня, такова, что я не могу позвать врача из боязни насмешек. Быть может, я и нашел бы в сердце своем силу сопротивляться сему недугу, но ведь сердце мое отдано вам! Увы, преподнеся вам этот дар, я не смею вам более довериться, поскольку вы теперь двоесердечны, то есть двоедушны. А посему, сударыня, соблаговолите отдать мне взамен моего сердца ваше, а не то, при моем-то ремесле, на меня станут пальцами показывать, ежели проведают, что я лишен сердца — вместилища отваги; а главное, охота ли вам, чтобы бессердечным существом оказался