Экспериментируя, профессор Арцинович был въедлив, как серная кислота, и тверд, как молибденовая сталь. Но даже сталь утомляется. В тот день его настолько замучили пляшущие в глазах черные мушки, что он вопреки обыкновению взял велосипед и покатил дышать свежим воздухом.

От научного городка до деревенских проселков было рукой подать, и некоторое время спустя профессор очутился в незнакомой местности. Мирно светило солнце; слева от пыльной дороги были сосенки, справа зеленел овес, а навстречу Арциновичу летел человек.

Точнее, его нес ветерок, человек лишь подгребал, распластавшись, как лягушка. На его коленях пузырились мятые брюки.

Профессор затормозил. «Ну вот, доработался, — молнией пронеслось в мозгу. — Уже мерещится».

Ветерок стих, и человек повис метрах в полутора над Арциновичем. Профессор смотрел, задрав голову. Ему было очень жаль себя.

— Скажите, — спросил он наконец, — вы умеете распознавать галлюцинации?

— Нет, — хрипло ответил человек, — не умею.

— Конечно, конечно, — согласился Арцинович. — Раз вы сами галлюцинация, то, понятно, вы не умеете. Я, к сожалению, тоже, потому что не специалист в данной области.

— Я не галлюцинация, — возразил человек. — Я Сидоров. У меня и документ есть.

Он похлопал себя по карманам свисающей куртки, и на его лице отразилось огорчение.

— В пиджаке забыл…

Арцинович понимающе кивнул.

— Иначе и быть не могло, — сказал он. — Зрительно-слуховая галлюцинация — это еще туда-сюда, но галлюцинация, предъявляющая документы, — это, простите, нонсенс.

— Чего? — переспросил человечек.

— Нонсенс.

— А-а…

Человек растерянно замолчал.

Профессор тоже задумался. Он был расстроен и огорчен, но горд, что действует как истинный ученый: не растерялся, не ударился в панику и в чудеса не поверил. Сам виноват в случившемся, обвинять некого. Сил не щадил, работал с перегрузкой, что-нибудь подобное должно было произойти. Не это, так гипертония или, чего доброго, инфаркт. Можно даже считать, что ему повезло. Галлюцинация не сумасшествие, так, всего лишь невроз. И лечится вроде бы проще, чем та же гипертония, и безболезненно, не то что зубы. А жаль все-таки, что он не психиатр — такой материал самонаблюдения пропадает! Впрочем, он сделает все, что сможет. В конце концов, это его научный долг.

— Так вы, значит, в меня не верите, — послышалось сверху.

— Вера — вненаучная категория. А я ученый. И потому знаю, что вы ирреальный плод моего, увы, переутомленного сознания.

— Но я же существую! — жалобно воскликнул летающий человек. — У меня дети есть!

— А я не говорю, что вы не существуете. Вы мнимо существуете.

— Но я же летаю!

— Вот именно. А человек сам по себе летать не может. Это было бы чудом. Люди, мало осведомленные в физике, склонны в этом вопросе к доверчивости, Но мы-то знаем, что в природе чудесам нет места.

— Я где-то читал об этой… как ее… антигравитации!

— Вред популярных публикаций в том, что они распространяют полузнания и склонны к сенсациям, — строго заметил профессор. — Антигравитация в такой форме опровергает… Вы даже представить не можете, что она опровергает.

— Не могу, — сознался человек. — Я просто летаю.

— Вот, вот! Всякое проявление необычного имеет строго научное объяснение. Поэтому ваш случай предельно ясен. Даже если бы антигравитация ничему не противоречила, то где источник энергии, который вас поднял? В вас самих? Смешно!

— Может быть, я за обедом чего-нибудь не того съел или выпил… Теперь все химия, очень даже просто…

Профессор раскрыл было рот, чтобы возразить, но тут его неприятно поразила одна простая мысль: он же беседует с самим собой!

Ведь перед ним не человек, а галлюцинация. А он беседует.

Арцинович с ненавистью посмотрел на летающего человека. Тот мотался над ним, как воздушный шарик. И все время греб лапками, точно хотел нырнуть. Ноги суматошно били воздух; на правой не было ботинка, из дырявого носка выглядывал палец.

— Не могу спуститься, — в голосе была мука. — Как взлетел полчаса назад, так и плаваю… Вверх сильно тянет… Ботинок вот свалился… Вы бы мне помогли, а? Зацепили бы чем-нибудь, дотянули до сосенки…

Профессор закрыл глаза. Исследователь обязан оставаться исследователем, все так. Но он, что ни говори, специалист другого профиля! «Сосчитаю до ста, а потом взгляну, — решил он. — Объект должен трансформироваться».

— Значит, пропадать придется, — вздохнул над ним голос. — Хоть семье сообщите… Жене… В Малые Выселки…

Голос стал удаляться.

Ветер тронул лицо профессора. «Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один…»

На «сто» он открыл глаза. Объект трансформировался. Исчез. Лишь высоко в небе темнела точка, то ли птица, то ли еще что.

Потом и она растаяла. Пусто стало в бездонной синеве.

В тот же вечер профессор пошел в поликлинику. Психиатр с видом человека, который все знает наперед, выслушал его, осмотрел, проверил рефлексы, буркнул: «У вас, физиков, все не как у людей…» Диагноз был, что нервы профессора сильно расстроены, но особой опасности нет.

Месяц кряду профессор принимал лекарства и соблюдал режим. Галлюцинации его больше не посещали.