слова к попутчику

Солнце, сгусток космического огня в бесконечности, так жуткоживописен закат за черным полем и бегущим лесом в окнах вагона, что матери показывали его детям.

*

— Я жизнь — люблю! Жить люблю. Это же, елки зеленые, счастье какое; это понять надо.

И когда услышу если: жить, мол, не хочется, жизнь плохая, — не могу прямо… в глотку готов вцепиться! Что ты, думаю, тля, понимал бы! Куда торопишься!…..

Я не очень о таком задумывался до времени.

В армии монтажником был, высотником. И после дембеля тоже — в монтажники. Специальность нравится мне, еще ребята хорошие подобрались в бригаде, заработки — хорошие заработки.

Поначалу же как? — трясешься. Я в первый раз на высоту влез — влип, как муха, и не двинуться. Ну, потом перекурил, — шаг, другой, — пошел… Месяца через четыре — бегал — только так!

Заметить надо — салаги не срываются; перестрахуется всегда салага. Случается что — с асами уже. Однако — не старики, опыта настоящего нет, — но вроде постигли, умеют — им все по колено.

И вот — работаю я на сорока метрах. Три метра на два площадка — танцплощадка для меня! Я и не закреплялся, куда я денусь? И — сделал назад шажок лишний…

Внизу тяга была, трос натянут над землей. Я спиной летел. Попал на тягу, она самортизировала, и от нее уже я упал на землю. Удар помню.

Ну, ключица там, ребра, нога поломанная. Главное — позвоночник повредил. Шок там, тошнит, черт, дьявол, лежу поленом в гипсе, как в гробу, а жить хочется — ну спасу нет как, за окном снежинки, воробьи на подоконнике крошки клюют, и так жить хочу… аж дышать затрудняюсь от усилия.

Месяцы идут……

Короче, когда выписывался, доктора меня здорово поздравляли.

По комиссиям я оттопал… будьте-нате. Добился — обратно в монтажники.

Теперь я на риск фиг зря пойду. Такое счастье чемпионам по везению через раз выпадает.

А сейчас вот к брату на свадьбу еду. Ребята мне, понимаешь, триста рэ на дорогу скинулись с получки. У нас так, если там праздник у кого или еще что — мы скидываемся всегда. И правильно, верно же?

*

«Возлюби ближнего…» Душа жаждет счастья в братстве. И несовершенство окружающих ранит.

*

Вражда безответна не чаще, чем любовь — взаимна.

*

«Все мы — экипаж одного корабля»; да. Но как порой успевает переругаться команда к концу рейса!..

*

— Любил он ее, понял? Со школы еще. А она хвостом крутила.

Ну, он — вопрос ребром. И свалил на Камчатку.

Из резерва его на наш СРТ опредедили.

В район пока шли, болтало нормально. Он, салага, зеленым листом прилипнет к койке или наверху травит, глотает брызги. Но треску стали брать — оклемался, ничего; держится.

Пахарь оказался, свой парень. К концу рейса ребята уважали его.

Пришли мы с планом тогда; загудели. Как-то он и выложил жизнь-то свою. Мы, значит: да пошли ты ее, шкуру, отрежь и забудь, ты же мореман, понял? Конечно, сочувствуем сами тоже.

Я сразу снова в рейс, деньжат подкопить, у стариков в Брянске пять лет не был. Он со мной: чего на берегу; и верно…

Неудачно сходили, тайфун нас захватил. Течь открылась, аврал, шлюпку одну сорвало. А его смыло, когда крепил. Море, бывает, что ж……

Родственников официально извещают, как положено. А я швабре этой написать решил: адрес в записной книжке нашел. И написал, не так чтоб нецензурно, но, однако, все, что есть.

С полмесяца после лежу раз по утрянке в общаге, башка муторная, скука. Стук в дверь — входит девушка. Красивая!.. по сердцу бьет… Вы, говорит, такой-то? И слезы сразу. На пол опустилась и рыдает так, не остановить девчонку. Дела…

До меня — доходит. Такая я сякая, говорит, из-за меня он сюда поехал, один он меня любил, и прочее… И теперь я всю жизнь с ним буду, замуж не выйду никогда, сюда институт кончу — работать приеду, где он погиб, и… Эх, переживания бабские, обеты!.. Молодая, — пройдет.

Так — вот тебе… Она третий год у нас в Петропавловске, в областной больнице работает. И не замужем. Мужики льнут — на дистанции держит. Что? Точно; я знаю…

Люблю я ее, понял?

*

Отказываясь от прихотей настроения, мы лишь следуем желанию, которое продленнее настроения.

*

Коммуникативная функция курения.

*

— Акцент?.. да. Нет, я не из Прибалтики. Я немец. За тридцать лет выучишь язык хорошо. С войны, да плен. Я пришел сам.

Я воевал. Все воевали. Я был солдат. Я сражался за родину. Я так считал. Нам так говорили. Мы считали так. Война.

У меня была семья. Жена, сын и дочка. И старые родители. И брат.

Брат погиб в сорок первом. И я воевал со злом. Я хотел мстить. Я хотел скорее кончить войну, и чтобы моя семья жила хорошо, и я вернулся к ней. Я думал правильно — нам так говорили.

В сорок втором они погибли все. Бомбежка. Город Киль.

Я не хотел умирать. Умерли все, кого я любил. Их не было больше. За кого мне воевать?

Мы наступали; какая победа? Родина — фотография в кармане. Нет смысла.

Идеи? Я не был национал-социалист. Фюрер? Он высоко, бог; человеку надо тепло людей. Только мальчики и фанатики могут думать иначе. Бога нет, когда нет тех, кого любишь.

Был долг солдата, присяга; им легче следовать, чем нарушить… легко умирать, когда терять некого… я не боялся, но зачем; я не хотел. Они умерли и не будут счастливы! Мне говорят: теперь умри ты! — нет!

Даже — я хотел смерть, но воевать — нет! Я дезертир — не трус, нет. Долг, присяга, — я был солдат, я пошел против — я был храбр! Да! Я был готов умереть, в плен, в Сибирь, — я не хотел воевать.

Оказалось — не страшно. Потом… Я остался в России. Это долго говорить… Мне лучше здесь. Да.

*

Он был блестящий преподаватель — школьный учитель математики. Он ревностно следил, как его ученики поступали в центральные вузы и защищали диссертации. У него не было ноги, он ходил в железном корсете. Последний раз он водил свою роту в рукопашный в июне сорок четвертого года под Осиповичами.

*

Мое окно выходит на восток; на старости лет я встречаю рассветы. О память, упрямая спекулянтка, все более скаредная.

*

Для большинства горожан соловей — метафоа.

*

— Мы почему за водкой разговариваем? — душа отмякает. Теряешь с возрастом нежность, так сказать, чувств. Предлагаешь: «Выпьем!» — а на деле это: «Давай поговорим…»

Заброшенный город мне снился. Стены сиреневым отсвечивают, полуобвалившиеся лестницы деревьями затемнены. И щемяще — наяву не передать. Просыпаешься — в памяти все как будто слезами омыто, блестит. Утро пойдет — словно роса высыхает, ощущение только остается, выветривается со временем.

В жизни — привычка; во сне случится — самым нутром позабытым чему-то касаешься.

Девчонка снилась. С семнадцати не видел. Влюблен был — юность. Уж и не помнил начисто сколько лет. А тут — сидит печальная, ждет, старая дева — а все одно девчонка. Мать честная, взяла меня за руку — ввек я такого не испытывал… не пережил того, что в лицо ее забытое глядя. Уж и внук у меня есть, с женой хорошо жил всегда.

Раньше не было, последние годы привязалось лишь, дьявол дери.

В школе я архитектором мечтал стать. Дома строить, города. Война свое сказала. Взрывник я; вот какой поворот. Взрывать оно тоже — одно дело со строителями, конечно…

*

Странно узнавать о смерти знакомого много спустя.

*

— Причесочка-то. «Нет…» Ладно, не темни. Я понимаю.

Завязал я давно. Ты молодой совсем, советую: кончай с этим делом. Верно.

Я после войны, понимаешь, без отца рос. Озоровал, и понятно… С ерунды — дальше больше… Полагал — кранты; четыре судимости. Молодость за проволокой осталась. Специальность: тяни-толкай. Мать умерла, я им на похоронах не был… сидел опять. Выходишь — кореша встретят вроде, поддержат; отметить, погулять хорошо — ан и деньги занадобились!.. Круг известный….

Последний раз, в Саратове, следователь мне попался, майор Никифоров… Так он мне, понимаешь, по-человечески… Я: знакомо, добротой берет; выкуси!.. Он — свое. И ни разу — голос ни разу не повысил! Веру в тебя, растолковывает, имею, не конченый ты человек, стОящий. Перед судом о скидке все хлопотал… Такое отношение, понимаешь.

Все годы мне в лагерь писал. Помочь с работой обещал, с пропиской, вообще насчет жизни. Задумаешься, конечно.

Освободился я, — ну вот только из ворот шагнул! — он, меня встречает………..

Прописался я, на завод оформился, все путем. Он зайдет иногда, по-дружески: как живешь. Посидим, бывает, выпьем. Приглашает, у него бывали.

Сейчас я в Кирове живу, жена сама оттуда. В отпуске на теплоходе познакомились.

Переписываемся с ним.

Вот на день рождения еду к нему. Звал очень. Он на пенсию тот год вышел.

Слушай меня, паренек. Завязывай.

*

Июнь, бульвар, людно, два юноши пересчитывают на ходу купленные билеты (экзамены? Защита дипломов?). Один вручают встречной старушке.

Они читали в детстве Андерсена?

*

Если завтра исчезнут все шедевры — послезавтра мы откроем другие.

*

Искусство — и для того, чтобы каждый осознал, что он всемогущ. Дело в том, чтобы открыть тот аспект жизни, где ты непобедим.

*

— Хрен его знает, как вышло. Главное — он ноги, видать, из стремян не вынул. Да и — Катунь, иди выплыви…

К берегу подошли, значит, с гуртом, пасти стали. Он пас, на коне, остальные лагерь делают, кто что.

А она с того берега на байдарке переправлялась. За хлебом хотела в деревню, туристы их потом говорили.

И опрокинуло ее. Тонет — на середине. Вода кружит, затягивает.

Он с конем — в реку. Телогрейку не скинул даже. Хотел доплыть на коне.

Ее совсем скрывает. Он доплыл почти!.. Пороги… вода, видать, коню в уши попала, или что… Закрутило тоже. И все.

Через год друзья ее, туристы, вернулись, памятник поставили; красивый, стоит над Катунью. Молодая была.

Он тоже молодой был.

*

Я поднимался на Мариинский перевал. Конь шел шагом. Колеса таратайки вращались мягко. На склоне, метрах в восьмистах, алтаец пас овечий гурт. Качаясь в седле, он высвистывал «Белла, чао». Серый сырой воздух был отточенно чист — звучен, как бокал. В тишине я продолжил мотив. Он помахал рукой. У поворота я сделал прощальный жест.