Дан Ропет Арм, двузвездный генерал, широко расставив крепкие ноги, стоял перед картой мира. Твердая воля, везение счастливчика, талант и жестокое честолюбие смотрели на крошечную страну, видя красные стрелы ударов, нацеленные в ее маленькое сердце.

Его план был прекрасен, и потому генерала не беспокоило совещание девятью этажами выше. Высокое совещание в буквальном и переносном смысле, и оно решит так, как должно решить. В планируемой кампании был немалый риск ввязаться в затяжную воину партизанских стычек. Риск отпугивал бездарных соперников, зато генералу он давал сказочный шанс выдвинуться.

Он победит за неделю, будьте спокойны, если, конечно, план примут и его назначат командующим.

Назначат. Иначе бы эта лиса, начальник объединенного штаба, не намекал насчет выпивки сегодня вечером. Впрочем, здесь не надо быть пророком. Стратеги одобрили выбор и руководители генштаба тоже, а политикам все равно лучшего человека, чем он, не найти. Генерал Дан Арм — главнокомандующий. Красиво звучит, черт возьми!

На столике вкрадчиво мурлыкнул телефон. Генерал круто повернулся через плечо. Свет люминесцентных ламп холодно замерцал на серебристых звездочках погон.

— Генерал Дан Арм слушает!

— Говорит начальник объединенного штаба. Министр приказывает вам…

«Явиться на совещание», — Дан Арм предвосхитил окончание фразы и плотней прижал трубку к уху.

— Явиться к генералу Локку. Поскольку совещанием вы подчинены ему на время операции, он хочет выслушать ваши соображения немедленно.

— Слушаюсь! — машинально ответил Дан Арм.

— Старина, мне очень неприятно, — голос начальника штаба утратил официальность, — но, как видишь, пить за твой счет мне не придется…

— Да, понимаю.

Неправда. Дан Арм еще ничего не понимал. Просто ему показалось, что в кабинете стало душно.

— Подожди. — Смысл наконец дошел до сознания. — К кому явиться? Я не расслышал.

— К Локку. Ну к нашему маленькому «Наполеону». Да вы не рас…

— Ясно. — Дан Арм поспешно придавил рычаг.

Невидящим взглядом он долго смотрел на телефон, словно тот обязан был зазвонить снова и на этот раз по-настоящему.

Телефон молчал.

Локк!

Генерал дернулся, как если бы ему под нос ткнули крысу. Локк был выскочкой уже потому, что был моложе Дан Арма на десять лет, а находился в одном с ним чине. Локк был своенравным и потому неприятным типом. Локк был бездарью… потому что был выскочкой и наглецом. И он — командующий! Вор, укравший его, Дан Арма, операцию, — командующий?! Неслыханно, невероятно, невозможно!

Дан Арм сел и сидел целых десять минут, ошеломленно переваривая несправедливость и собираясь с мыслями. И пусть этот выскочка не воображает, что Дан Арм тотчас побежит к нему на цыпочках!

Коридоры министерства были так длинны, что казались бесконечными. Гофрированный алюминий потолка, серый пластик пола, глянцевая и тоже серая окраска стен — не архитектура, а окаменевшее уныние.

Генерал прошел коридором в туалет, чтобы оглядеть себя в зеркало. Не так плохо. Сумрачное, но спокойное лицо. Стальной блеск глаз. В уголках губ — презрение. Не без горечи, правда. Дан Арм попробовал устранить этот ненужный при встрече с «Наполеоном» оттенок и остался доволен результатом.

Он снова ощутил в себе тугую пружину воли. Виной всему, конечно, интриги. Кто-то нахально протаскивает «Наполеона». Чересчур нахально — такому внезапному повороту событий еще не было примера. Нарушение всех традиций! Ладно, своеволие политиков оскорбит не только его. Покровитель (или покровители?) «Наполеона», сами того не замечая, роют своему подопечному шикарную яму. Что ж, прекрасно…

И все же обида мучительно жгла Дан Арма, когда он переступил порог кабинета Локка и очутился перед соперником.

Кабинет генерала Локка прежде был точной копией кабинета генерала Дан Арма. В ведомствах ревностно следили за престижем, и такие мелочи, как размеры помещения, ширина стола, модель телефона, были признаком куда более важным, чем это могло показаться простаку. По ним судили о весе того или иного начальника в иерархической системе; один лишний «не по должности» телефон мог вызвать переворот во мнениях о человеке. И генерал Дан Арм испытал новый прилив ярости, обнаружив, что сходство его кабинета с кабинетом Локка уже утрачено. Да еще как утрачено! В углу напротив стола Локка возвышался массивный глобус. На его боках, словно открытые раны, алели три огонька. Электрифицированный глобус, выделяющий «горячие точки» земного шара! Такого не было даже у начальника генштаба. Значит, «Наполеон» знал о своем назначении заранее?..

Сидевший за столом Локк поднял бледное одутловатое лицо и демонстративно взглянул на часы. Дан Арм подчеркнуто не обратил внимания на этот жест.

— Генерал, — голос Локка был неприятно бесстрастен, — вам, кажется, известно, что на время операции вы подчинены мне?

— Известно, — сухо сказал Дан Арм. — Надеюсь, вы успели ознакомиться с разработкой плана кампании?

Если бы слова взаправду могли источать яд, дышать воздухом кабинета после этой фразы было бы уже нельзя.

— С вашим планом? — Локк помахал увесистой папкой. — Классический пример формально талантливой логики.

— У вас есть лучший? — против воли в Дан Арме заговорил профессиональный интерес.

— Сядьте, ознакомьтесь и выскажите свои соображения.

Дан Арм взял протянутые ему бумаги и пролистал их. Он ожидал увидеть ухудшенный вариант собственного плана, ничего другого, по его мнению, быть не могло. Но это было совсем, совсем другое. Это было черт знает что!

— Генерал, — Дан Арм встал. — Вы хотели услышать, что я думаю о вашем плане. С удовольствием отвечу. Это авантюра.

— Обоснуйте.

— Вы намереваетесь высадить десанты на аэродромах противника и благодаря этому закончить операцию в двадцать четыре часа. Генерал Локк, ваши десанты будут уничтожены в двадцать четыре минуты.

— Наши десанты, генерал Дан Арм. И они не будут уничтожены.

— Достаточно познакомиться с состоянием ПВО противника…

Локк нахмурился.

— Генерал Дан Арм, вам кажется, что в жизни (а война — это жизнь) господствует логика. Придется потратить несколько минут, чтобы разъяснить вам это заблуждение. Вот он, ваш план. ВВС подавляет авиацию противника на аэродромах, морская пехота после высадки рассекает пути сообщения, вражеские силы раздроблены и скованы. На все это уходит пять дней. Прекрасно! Но уже на второй день Совет Безопасности принимает решение о прекращении огня, а мировое общественное мнение бьется в истерике, это во-первых. Далее, армия противника непохожа на нашу. Ей не надо автострад и железных дорог, чтобы рассеяться. Каждый солдат берет по автомату, и вот леса кишат бандитами, это во-вторых. Есть и в-третьих. Гарнизон столицы слаб, им можно пренебречь. Верно. Но пока морская пехота проводит свой блестящий маневр, горожане организуют оборону и полицейская операция превращается в борьбу против вооруженного народа. Вас это устраивает?

— Не умею строить доводы на произвольных допущениях. И вы не опровергли моих сомнений насчет ПВО.

— Одно связано с другим. Сейчас страна расколота на группировки и погружена в анархию, которая затронула и ПВО. Ситуация с точки зрения обороны иррациональная. Значит, и мы должны прибегать к нелогичным мерам. Ни один вражеский военный, мыслящий канонически, не допускает возможности, что десантные самолеты сядут на их собственных посадочных площадках. Это чушь, это бред в нормальной обстановке. А обстановка ненормальная. И потому зенитные батареи, не без помощи наших друзей, будут молчать те десять минут, которые нам необходимы. Дальше они могут делать все, что им заблагорассудится: десантные танки их сметут.

А теперь помедлите секунду и взвесьте все, прежде чем отвечать мне. Я прекрасно понимаю, как вы уязвлены моим назначением. Но я взял вас потому, что мне нужен талантливый помощник, а лучше вас я никого не найду. Но мне нужен преданный союзник. И если вы сейчас подавите мелкое самолюбие и будете работать со мной рядом рука об руку, наша победа выдвинет нас обоих. Моя и ваша победа, генерал.

— Ясно, — сказал Дан Арм. — Генерал Локк, я уже высказал вам, что считаю предложенный план бредовым. У меня есть право, и я им воспользуюсь — доложить свое мнение по инстанции.

Локк поднялся из-за стола. Низенький, начинающий полнеть, он едва доставал Дан Арму до плеча. Он скрестил руки на груди, его прозрачные глаза, казалось, смотрели сквозь генерала, да так, что тот невольно вздрогнул. Сейчас Локк больше чем когда-либо напоминал Наполеона — сходство, давно уже ставшее поводом для острот. Пальцы Локка нервно подрагивали. Внезапно в его глазах вспыхнуло бешенство.

— Можете кляузничать, генерал. — Бледные одутловатые щеки Локка задергались. — Можете! Вы не участвуете в операции!

Слова прозвучали как брезгливая пощечина.

Дан Арм с достоинством поклонился.

— В музее есть треуголка. Похлопотать? Но боюсь, что она будет вам велика.

— Генерал, — ледяным тоном произнес Локк, — раз пошли такие шуточки, я отвечу вам так, как Наполеон отвечал вам подобным: Дан Арм, вы на голову выше меня, но вы можете лишиться этого преимущества.

— А я вам отвечу словами Талейрана: жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!

Уходя от Локка, Дан Арм чувствовал себя лучше, чем по дороге к нему. Он ловко уязвил Наполеона, но не это главное. Локк сломает себе шею на этой операции, тут не может быть сомнений. Безнадежно серый коридор казался теперь Дан Арму приветливым. Не мешает опуститься вниз, выпить кофе и кое-что порассказать находящимся там офицерам. В рамках должной секретности, разумеется.

Буфет, однако, был пуст. Только за крайним столиком в углу сидел в расстегнутом мундире полковник Моравский, эта ученая крыса, которая толком даже не умеет отдать приветствие на улице.

Дан Арм заколебался и хотел было уйти, но вспомнил, что Моравского многие почему-то считают гораздо более осведомленным в делах министерства человеком, чем это могло быть по роду его деятельности. И что Моравский по непонятной причине давно уже выказывает ему свои симпатии.

Генерал подставил чашку под раструб автомата, опустил в прорезь никель и с дымящимся кофе в руках пересек зал.

— Присаживайтесь, генерал, — сказал Моравский, словно только и ждал его приближения. — У вас усталый вид. Что, не поладили с «Наполеоном»?

— Откуда вы знаете? — удивился Дан Арм, ставя чашку на стол.

— Ну, от меня операцию в секрете не держат. — Моравский лениво шевельнул рукой. — А об остальном догадаться нетрудно.

— Вас эта история не удивляет?

Ореховые глаза Моравского рассеянно смотрели мимо генерала. Он неторопливо достал пачку, вынул сигарету и со вкусом ее закурил. Потом слабая улыбка тронула его сморщенное лицо, обнажив редкие, желтые от никотина зубы.

— Не удивляет, нет, генерал, не удивляет. Вас она тоже не должна удивлять.

Дан Арм с сомнением покосился на Моравского. В словах полковника ему почудился шелест загадки.

— Согласитесь, однако, — сказал он. — Все это выглядит странно. И по форме, и по существу. Очень странно.

Моравский кивнул.

— Он мнит себя великим полководцем, — невольно горячась, продолжал Дан Арм. — Его идеи дорого нам будут стоить.

— Чрезвычайно дорого. — Моравский разглядывал дымок от сигареты. — Вы даже не представляете, как дорого.

— Вы знакомы с его планом?

— Нет. Но думаю, что его план гениален.

— Он безумен.

— Планы гениев часто выглядят безумными. Пока они не осуществляются, конечно.

— Уж не считаете ли вы Локка…

— Может быть.

Генерала покоробило. Но странное дело, он ощутил внезапную тревогу.

— Как вы можете судить о плане, — быстро заговорил он, чтобы заглушить тревогу, — не имея о нем представления и не разбираясь в стратегии?

Наконец-то Моравский посмотрел ему прямо в глаза. И все равно взгляд полковника ничего не выражал. Отрешенный взгляд морщинистого Будды, окутанного сигаретным дымом.

— Генерал, — тихо сказал Моравский. — Я не разбираюсь в стратегии, это верно. Зато я разбираюсь кое в чем другом. Вы уверены в провале Локка, я бы на вашем месте не был так уверен. Вы убеждены, что с его назначением кто-то допустил чудовищную ошибку. Сомневаюсь. Вас удивляет, что во всей этой истории нарушены многие писаные и неписаные правила, а вас это удивлять не должно. Наконец, вы полагаете, что даже в случае успеха Локка рано или поздно последнее слово останется за вами. Выкиньте это из головы.

— Вы говорите загадками…

— Потому что я к вам хорошо отношусь. Позволю еще один совет. Немедленно извинитесь перед Локком и примите участие в его операции.

Дан Арм встал, выпятив грудь.

— Передайте вашему другу Наполеончику, что меня не возьмешь на голый крючок.

— Вы оставили недопитый кофе, генерал.

Самым потрясающим было то, что один-единственный жест Моравского, приглашающий сесть, парализовал Дан Арма. Он сел как загипнотизированный. Моравский чуть наклонился к нему, и сквозь зыбь сигарного дыма Дан Арм близко-близко увидел жестоко-равнодушные ореховые глаза и тонкий, кривящийся в усмешке рот.

— Генерал, — почти беззвучно прошептали эти губы, — Локк не просто похож на Наполеона. Он и есть Наполеон.

Чашка в руке Дан Арма мелко-мелко задрожала.

Сзади послышался шум: в буфет ввалилась группа офицеров.

— Если вы не надумали вызывать психиатра, — сказал Моравский, — то пойдемте ко мне и продолжим разговор.

Нет, даже мысли о психиатре не возникло у Дан Арма. Было что-то в словах полковника, чему не верить было нельзя, хотя и поверить было тоже невозможно. И если не считать детства, Моравский был первым человеком, вызвавшим в нем страх. Необъяснимый страх, что ужасней всего.

Дан Арму пришлось сделать усилие, чтобы, сохраняя бодрую выправку, пройти мимо офицеров, которые толклись возле кофейного автомата. В конце коридора, где он загибался буквой «Г», Моравский толкнул дверь и пропустил Дан Арма в свой кабинет, крохотный по сравнению с апартаментами генерала.

— Располагайтесь и спрашивайте.

Пальцы Моравского опять держали зажженную сигарету. Кажется, они не расставались с ней никогда.

— Вы пошутили, — неуверенно сказал Дан Арм.

— Нет, и вы это сами чувствуете. Как вам известно, генерал, а может быть, неизвестно, вся генетическая информация человеческого существа заключена в любой из клеток его тела. В любой, а не только в половых. Да, так…

Моравский задумался, его опять окружало струящееся облако. Какая-то феноменальная способность извлекать из обычной сигареты дымовую завесу.

— Некоторые клетки организма так устойчивы, что генетический код сохраняется в них после смерти. — Моравский зачем-то посмотрел на свои ногти. — И кому-то в голову пришла эта идея. Были колоссальные, фантастические трудности. Но это неважно. Успех пришел после десяти лет неудач. Остальное — формирование плода, рождение ребенка Наполеона Бонапарта было уже делом чистой техники. Я сам участвовал в опытах и потому знаю.

— Но это же бессмыслица! — Дан Арм у казалось, что он продирается сквозь пелену кошмара. — Наполеон был полководцем девятнадцатого века!

— Какая разница? Наследственные задатки нетленны. Остальное формируют воспитание и обстоятельства. Не сомневайтесь, об этом позаботились. Локка-Наполеона подсаживают в седло, неужели неясно? Сейчас представился случай, чтобы он показал себя на деле. Вот и все.

Инстинктом Дан Арм чувствовал, что сказанное — правда. Но принять эту правду он все еще не мог.

— Локк не гений, — упрямо сказал он. — В нем нет даже таланта.

— Локк-Наполеон талантлив, вы предвзято судите. Впрочем, это естественно. Не гений? Наполеона до его побед тоже не считали гением. Генерал! — Моравский перегнулся через стол, и Дан Арм снова близко-близко увидел за струящейся пеленой дыма равнодушные ореховые глаза. — Генерал, вы все-таки не понимаете главного. Локк-Наполеон предназначен для больших дел. Если он справится сейчас, он станет военным министром, что бы вы там ни делали. А в критической ситуации — это предусмотрено тоже — ему позволят стать диктатором. Мы все будем у него в кулаке. Как эта сигарета.

Моравский придавил окурок и энергичным движением растер его.

— Зачем? Зачем? Смысл? — Дан Арм был так потрясен, что других слов у него просто не нашлось.

— Огромный смысл. Огромнейший. Может быть, среди современных офицеров, рожденных, так сказать, естественным путем, есть люди, потенциально не менее великие, чем Наполеон. Но это игра втемную. А Наполеон уже проверен историей. Известны и сильные, и слабые его стороны, его будущим до известной степени можно управлять, чего, к примеру, нельзя сказать о вас, понимаете? Риск, конечно, есть. Знаете, он в чем?

— В провале операции. — В голосе Дан Арма прозвучала надежда.

— В этом, разумеется, тоже. И в том, что иное воспитание, иные условия формируют иную личность. Наш Наполеон куда менее симпатичен, чем прежний, например. У него цинизм современного сверхчеловека. Но главный риск не в этом.

— А в чем?

— Подумайте сами.

— Зачем вы мне все это рассказали?

— Чтобы вы не пытались своей бравой грудью остановить мчащийся экспресс.

— И для этого выдали государственную тайну?

— Вот она, человеческая благодарность! — Моравский встал и, сутулясь, прошелся по комнате. Его расстегнутый мундир был обсыпан пеплом. — Ах, генерал, все суета сует, кроме чистой совести. Я бы мог промолчать и тем подписать вам смертный приговор, но это мерзко. Поживите с мое, покрутитесь возле этих штучек, — Моравский постучал по панели, — и вы поймете, что я прав.

— Каких штучек? — машинально спросил Дан Арм, думая совсем о другом.

— Я не показывал вам своей коллекции? Что ж, надеюсь, ее вид смирит вас.

Моравский сделал едва уловимый знак, и снова, как в тот раз, ослабевшая воля генерала странным образом повиновалась. Он встал, подошел к Моравскому. Тот медленно отворил створку деревянной панели. За такими панелями во всех кабинетах находились сейфы. Здесь тоже был сейф с циферблатом на дверце.

— Семь нолей открывают ад, — с грустной торжественностью сказал Моравский, прокручивая диск.

Дверца беззвучно отскочила. Сейф был разбит на несколько ячеек, и в каждой стоял небольшой контейнер. Краем сознания генерал удивился, что он стоит здесь и смотрит на какие-то контейнеры, не имеющие к его трагедии ни малейшего отношения.

— В каждом из них сидит дьявольский огонь. — Длинные желтоватые пальцы Моравского нежно коснулись крайнего контейнера. — Вот здесь огонек едва тлеет. Слушайте.

Моравский вынул из кармана плоский радиометр, откинул запор контейнера и поднес прибор к зияющему отверстию. Тишину прорезал слитный треск.

— Такое маленькое, лижущее пламя… Крохотная ампула, ее безопасно взять в руки. Ручная смерть, невидимая, неслышимая, бескровная: подержи ее сутки возле себя — и конец. Давно снята с вооружения. А вот здесь, — палец коснулся соседнего контейнера, — если я его открою, мы в мгновение ока распадемся на атомы. Смотрите.

— Что вы делаете?! — закричал Дан Арм, видя, что Моравский откидывает запор.

— О, не беспокойтесь, здесь только имитация. — Моравский покатил по ладони крохотную ампулку с розоватой жидкостью. — Настоящий у меня один, тот контейнер. Но политикам при показе коллекции я этого не говорю. Знаете, они уходят отсюда очень смирные. Когда опасность касается твоей шкуры, это как-то способствует правильному пониманию вещей. И я сразу вырастаю в их глазах.

Дан Арм не мог оторвать взгляда от перекатывающейся ампулы. Он привык к виду оружия, но слова Моравского были так зловеще спокойны, что имитация уже не выглядела имитацией.

Моравский сунул ампулу обратно.

— Здесь, — он ткнул пальцем дальше, — несколько щепоток ботулина. Если их рассеять по воздуху, земной шар погрузится в вечный сон. Ну и так далее.

Он внимательно посмотрел на Дан Арма.

— Вот теперь уже лучше. Психологи называют это вытеснением. Извините, что я поиграл на ваших нервах, но сейчас вы думаете о Локке-Наполеоне куда спокойнее. Вам придется пройти через унижение, генерал. Но это необходимо.

…Дан Арм опустил стекло до упора и прибавил скорость. Завывающий ветер ворвался в машину, и его упругий порыв постепенно выветривал из сознания липкое колдовство услышанного. Словно испарялась какая-то анестезия; мысли обретали ясность, но одновременно пробуждалось бешенство.

Нога жала на акселератор, как если бы это было горло поверженного врага. Навстречу неслись слепящие пучки света. Все быстрей, быстрей… Они били в лицо, как кинжалы. Генерал с каким-то упоением встречал их ударом, отвечая на них дальним светом фар своей машины. И для этого даже чуть-чуть поворачивал руль влево. Безмолвная схватка вдруг захватила его. Он слился с рулем. Встречные машины испуганно шарахались от обезумевшей кометы: еще издали они предупредительно гасили свет. Но не все. Их-то Дан Арм полосовал с особым наслаждением, чувствуя, что ему отвечают тем же.

Визг тормозов вывел его из оцепенения. Рядом, почти касаясь борта, промелькнула темная глыба автомобиля, в которую он едва не врезался.

Дан Арма кинуло в жар. Тело вдруг ослабело, как после тяжелой физической работы.

Обратно в город Дан Арм въехал уже с нормальной скоростью. Ритм мыслей тоже замедлился, и в них незаметно прокралось непривычное ощущение собственной беспомощности. Как он ни убеждал себя, внутренний голос упрямо твердил: «С Наполеоном все правда, все правда…» Значит, стать на колени?..

По светящемуся табло на перекрестке бежали секунды, оставшиеся до зеленого света. «09, 08, 07…» Внезапно последние цифры ярко вспыхнули в мозгу. И с ними вернулось спокойствие. Теперь Дан Арм знал, что нужно делать.

Прошло два месяца. Операция Локка завершилась блистательно. Менее суток ушло на захват аэродромов, окружение военных лагерей, свержение старого правительства, сформирование нового. Никто и опомниться не успел, как все было кончено.

Локк стал национальным героем, получил третью звезду, и как уже о решенном поговаривали, что через год он сядет в кресло министра.

Эти новости Дан Арм принял спокойно: что пережито, то пережито — там, в исступленной автомобильной гонке. И на поклон к Наполеону он не пошел: стоит раз склониться перед судьбой, потом трудно выпрямиться.

Он обнаружил в себе качество, о котором не подозревал.

…В этот вечер он, как всегда, задержался. Коридор был пустым, когда он свернул к кабинету Моравского, который только что ушел в отпуск и улетел к морю.

Генерал заглянул в туалет, находившийся прямо напротив нужной двери. Никого. Отлично! Даже если его застанут в тупичке, эго не вызовет подозрения. Опасны лишь первые и последние тридцать секунд, но в тишине вечера он должен услышать шаги заранее.

Замок послушно щелкнул. Находясь у себя, Моравский беззаботно оставлял ключ в двери, и снять с него слепок для человека, который слушал курс разведки, было несложной задачей.

Света в кабинете Дан Арм зажигать не стал: фонари на улице горели достаточно ярко. Вот и сейф. Певуче прокрутился диск. Контейнер был на месте.

Генерал проверил его радиометром. Правильно, тот самый.

Вернувшись к себе, Дан Арм взглянул на часы. Он отсутствовал три минуты. Контейнер слегка оттягивал карман. Как пистолет, даже меньше.

…В час дня Дан Арм, держа под мышкой папку, появился в приемной Локка (да, у Наполеона была уже настоящая приемная!).

— У себя? — кивнул он адъютанту.

Тот нехотя оторвался от пишущей машинки.

— Уехал, вернется через два часа.

— Жаль, — сказал Дан Арм, хотя прекрасно знал, что Наполеона сейчас нет. — Он срочно просил доклад по базе А-91, а мне тоже надо уезжать. Ладно, я положу ему на стол, пусть пока ознакомится.

Офицер молча кивнул. Не было дня, чтобы кто-нибудь не клал шефу на стол срочных бумаг.

Дан Арму не потребовалось лишней секунды, чтобы извлечь ампулу из контейнера. Мгновение — и комок пластилина прикрепил ее под сиденье Наполеона.

— Если по докладу потребуются пояснения, — сказал Дан Арм, появляясь в дверях приемной, — я буду на месте в 16.00.

— Будет доложено, — безучастно отозвался дежурный.

Садясь в машину, Дан Арм украдкой посмотрел на свои руки, словно радиоактивное пламя, лизнувшее их, могло оставить след. Никакого следа, разумеется, не было. Все сделано чисто. Час за часом невидимые лучи будут пронизывать тело Наполеона, неуловимо сжигая клетку за клеткой. Медленный расстрел будет длиться, пока он читает доклады, отдает распоряжения, строит планы на будущее, радуется, сердится, смеется. Каждая минута, проведенная в кресле, будет приближать его к смерти.

Дня через два ампулу можно убрать, вернуть обратно в сейф — и ни малейших улик. Вскоре Наполеону покажется, что он простудился. Так, легкое недомогание. Пока он обратится к врачам, пока те поймут, чем он болен, пройдет достаточно времени. И кто догадается, откуда его сразила лучевая болезнь? При современном обилии расщепляющихся материалов жизнь то и дело обрывают слепые пули. Может быть, человек съел радиоактивную рыбу, случайно проскользнувшую дозиметрический контроль. Может быть, глотнул «горячую частицу», вырвавшуюся в воздух при подземном испытании. Может быть, на полигоне какой-нибудь олух ненароком рассыпал щепотку лучевого яда. Причин можно отыскать десятки, и все они укажут на слепой случай, зловещий своей исключительностью и таинственный, как любое фатальное стечение обстоятельств.

Этот выходец из мира теней Локк-Наполеон посмел преградить путь ему, генералу Дан Арму. Будет только справедливо, если он снова станет тенью.

Дан Арм посмотрел на часы. Вот сейчас Наполеон вернулся в свой кабинет. Вот он садится в кресло…

Оркестр, вздохнув, замолк, лафет замер у ворот кладбища, гроб поплыл на плечах, зеленые шинели втянулись в аллею, слева и справа осененную могильными крестами. Над фуражками смыкались ветви деревьев, уже отягченные пухлыми весенними почками.

Дан Арм не заметил, как подле него возник Моравский. Полковник шел, сутулясь больше обычного, тяжело вдавливая каблуки в сырой песок и дымя сигаретой. Он молчал, при каждом шаге его плечо касалось плеча генерала. Дан Арм не отстранялся.

Так, словно связанные незримой нитью, они прошли в толпе до лужайки, где среди прелой травы зияла яма, и по обоим ее бокам чернели холмики липкой земли. Тут процессия рассосалась, стало посвободнее. Заговорили речи.

Моравский поднял голову, глядя, как тусклый дым сигареты исчезает в тусклом небе.

— Генерал, — чуть слышно сказал он, — я не договорил тогда, в чем главный риск всей этой затеи с Наполеоном.

Дан Арм не повернул головы. Он стоял прямо, торжественно и скорбно, как и полагается стоять при отдании последнего долга боевому товарищу.

— Я все думал тогда, — продолжал Моравский, словно обращаясь к самому себе, — стал бы тот Наполеон Наполеоном, если бы окружающие знали, кем он будет?

Дан Арм немного повернул голову. Внешне лицо полковника ничего не выражало, но обостренное чутье подсказывало Дан Арму, что за этой маской блуждает многозначительная улыбка.

«Ну и догадывайся… трус», — с презрением подумал Дан Арм.

— Светоч военного таланта… — доносилось от могилы. — Надежда нации генерал Локк… Смерть вырвала…

Утомленные ожиданием и речами, офицеры тихонько шептались. В их перешептываниях не было и тени сожаления о кончине Локка. Говорили о том, кто и как проведет вечер, какие изменения произойдут в аппарате, кто пойдет вверх. «Дан Арм… — вдруг услышал генерал. — Теперь его надо держаться». — «Точно, — отозвался другой голос, — уж он-то вытянет…»

Дан Арм радостно встрепенулся. Внезапная мысль поразила его. Ведь он… именно он… тоже может стать Наполеоном! Может быть, он уже и есть тот новый…

Дан Арм покосился на нахохлившегося, как старый гриф, Моравского. «А вот моего будущего ты не раскусишь», — злорадно подумал генерал.

Однако, вернувшись в свой кабинет, Дан Арм, прежде чем сесть, все же внимательно осмотрел сиденье.